О жизни и творчестве писателя Гавриила Николаевича Троепольского

Свидетельства современников


Воспоминания Бориса Стукалина

Стукалин Борис Иванович

Редактор, министр, посол, журналист

Фамилия у него редкая. Может потому слету и запоминающаяся. Как говорит сам Борис Иванович Стукалин, всего лишь однажды за всю свою жизнь встретил однофамильца. Им оказался Виктор Федорович Стукалин - сначала комсомольский вожак столицы, а затем заместитель министра иностранных дел.

При его назначении на должность замминистра даже казус произошел. На заседании секретариата ЦК КПСС Михаил Андреевич Суслов - "серый кардинал" - строго спросил:

- А вы случайно не родственник Борису Ивановичу Стукалину - председателю Госкомиздата СССР?

- Нет, - ответил Виктор Федорович.

Если бы ответ оказался утвердительным, то его кандидатуру могли и не утвердить. Родственно-семейные отношения тогда не приветствовались.

А вообще род Стукалиных идет из Тамбовской губернии. Там, в сельце под названием Чуповка, 4 мая 1923 года и родился Борис Стукалин. Второй сын у Ивана и Александры Стукалиных.

Кто такой Лирваг?

О том, что в конце тридцатых Гавриил Николаевич Троепольский, заведовавший сортоучастком в селе Гнилом, что в пяти километрах от Острогожска, стал захаживать в районную газету, слышал от многих старожилов. Рассказывал об этом и Стукалин. Причем с такими подробностями, о которых мало кто уже знал. Оказывается, как и большинство, Троепольский начинал путь в литературе со стихов. В то время как раз при редакции "Новой жизни" В.Кубанев и создал литературную группу, которая действует и по сей день, и которой уже 65 лет. Стал на занятие местных литераторов захаживать и Троепольский.

В своей книге "Годы, дороги, лица" Борис Стукалин так вспоминает об этом: "Приезжал из села Гнилое на встречи начинающих литераторов и молодой агроном Гавриил Троепольский, впоследствии крупный прозаик, автор популярных книг "Записки агронома", "Белый Бим Черное ухо", "Чернозем", "Кандидат наук" и др. Тогда же он писал стихи, которые мы при коллективном обсуждении оценивали весьма критично, и они, насколько помнится, ни разу не публиковались на "Литературной странице" "Новой жизни". Стихи казались нам безнадежно слабыми (летом 1998 года, роясь в своих бумагах, нашел одно из стихотворений Гавриила Николаевича и отправил в литературный музей им. И.С.Никитина).

Наш совет Троепольскому был единодушным - перейти на прозу, начав с заметок, зарисовок, очерков для газеты. То ли он действительно внял нашим советам, то ли у него самого пробудилась такая потребность, но Гавриил стал писать злободневные заметки на сельские темы, в основном сатирического характера. И довольно скоро преуспел в этом жанре. А примерно через год-полтора в очередном номере альманаха "Литературный Воронеж" была опубликована повесть "Чернозем". К нашему изумлению, рядом с неведомой нам фамилией автора - Лирваг было обозначено: г. Острогожск. Загадка! Кто бы это мог быть? Мы, разумеется, знали всех, кто был бы способен написать что-либо подобное, никакого Лирвага в городе не было и в помине. Понятно, что автор скрывался под псевдонимом. Разгадка оказалась простой. Однажды я подошел к столу Кубанева, перед которым лежал открытый номер альманаха с "Черноземом". По какому-то наитию прочитал слово "Лирваг" наоборот, получилось - Гаврил. Когда сказал об этом Васе, тот громко рассмеялся.

- Ну и фокусник этот Троепольский! Теперь мы его разоблачим.

Гавриил Николаевич отпираться не стал. Да и вряд ли входило в его планы слишком долго сохранять тайну авторства.

Много времени спустя, уже в послевоенные годы, повесть была основательно переработана и опубликована в виде романа с тем же названием".

Но стихи Троепольский писать не бросил. В заветную тетрадь из года в год ложились поэтические строки. Только об этом никто не знал, никому не доверял Гавриил Николаевич, что "балуется" стихами. Может, боялся новой критики, а человек он был легко ранимым. И только однажды, уже глубоким стариком, в Кольцовско-Никитинские дни прочитал стихи на могиле великих поэтов. И только после смерти Троепольского в журнале "Кольцовский сквер" появилась большая подборка его стихов.

- Для меня это оказалось настоящим откровением, - говорит Борис Иванович. - Оказывается, еще в двадцатые годы у Троепольского была такая светлая лирика! Кто бы знал!

Говорим мы со Стукалиным и о том, что и в прозе наш земляк оказывался лириком.

- Да возьмите его любую вещь и вы поймете сильнейшую сторону Троепольского в пейзажных зарисовках. Здесь словно музыка звучит. Местами грустно-лирическая, местами оптимистическая, но никогда - безумно-бравурная. В "Биме", в повести "В камышах", в "Черноземе".

Борис Иванович берет с полки увесистый том и читает: "С юга, на горизонте выпучился кусок тучи да так и остался черной, мрачной горой. Где-то там, вдали, вспыхивали молнии. Тихонько зарокотал гром, тихо-тихо, будто в глубине земли. "Сухой гром", - подумал Сеня. Вскоре темень накрыла землю непроглядной завесой, и ничего уже не было видно. Вспышки молнии стали ярче видны, но удары грома слышались все так же под землей. Потянул настойчивый ветер - бурьян заныл, лес за яром зашумел, зашумел беспокойно, с рокотом. Сеня свернул ноги калачиком и продолжал смотреть и смотреть. И вдруг... позади он услышал звук: будто кто переломил в пальцах тоненькую сухую будылинку бурьяна.

Сеня повернул голову, насторожившись. Далекая молния на секунду слабо осветила окрестность: волчица тенью стояла позади Сени, шагах в двадцати. Она зашла против ветра и следила за Сеней раньше, чем он ее заметил, - вынюхивала, изучала. Так близко волки могут подойти к человеку только тогда, когда он без ружья. Сеня знал это. Он увидел ее на какую-то долю секунды. Потом снова темень, непроглядная, тяжелая, давящая на плечи. Сене все казалось, что волчица стоит позади, но вскоре он заметил сбоку, уже дальше, два фосфорических огонька, похожих на свет кусочков гнилушки: "знакомая" спокойно уходила к логову. И это было уже успехом - она не нашла ничего опасного. Однако не было возможности определить, где она вошла в заросли.

"Сухая гроза" кончилась. Ветер притих. И Сеня уснул, завернувшись в плащ".

Уж, казалось бы, сколько читал-перечитал рассказ "У крутого яра", вошедший, наверное, во все книги Троепольского, а вот слышишь знакомые страницы с голоса и удивляешься, как же круто, густо замешана проза Троепольского.

- Я ведь собирался диссертацию о творчестве Гавриила Николаевича писать, - неожиданно говорит Стукалин. - Перед самым моим назначением редактором "Коммуны" такое желание появилось. И точно написал бы, если б в Воронежском обкоме отпустили меня учиться в Москву. Но, нет, сказали, занимай кресло редактора "Коммуны". Сопротивляться было бесполезно.
Фото из архива "Коммуны

Фото из архива "Коммуны".

При подготовке страницы использованы материалы сайта www.voronezh.ru


^ вернуться к началу статьи ^


вернуться к предыдущей странице